Мой год жизни в СИЗО

Cамое ценное, что есть у человека – его жизнь, здоровье и свобода. Конституция Украины провозглашает их “наивысшими социальными ценностями”, а право на охрану здоровья и медицинскую помощь – не привилегией, а законной прерогативой. Но, когда человек попадает за решетку, его свобода ограничивается, а жизнь и здоровье попадают под реальную угрозу.

Сейчас я хочу говорить от имени женщин, употребляющих наркотики, которые, ввиду химической зависимости, лишены не только свободы духа, но и свободы в прямом смысле этого слова.

Они попадают в места заключения, где права на охрану здоровья и медицинскую помощь перестают действовать. То есть, по сути, закон отнимает у них свободу, а жизнь превращает в выживание. В нашей стране на сегодняшний день, наркотическая зависимость – болезнь, приравниваемая к преступлению. Возможно, сравнение не слишком удачное, но, по сути, правдивое.

А что преимущественно заставляет женщин нарушать закон? По мнению Информационно-консультативного женского центра, который постоянно проводит опрос заключенных женщин одну преимущественную причину определить невозможно.

Обычно это комплекс факторов, первым из них можно назвать злоупотребление алкоголем и наркотиками (28%), далее отмечаются личностные черты характера (16%), криминогенное окружение (13%) и сложное материальное положение (11%).

Более половины опрошенных заключенных женщин имеют детей.

Наркотическая зависимость женщин часто сопровождается проблемами с законом, насилием, сексуальной эксплуатацией, бедностью, отчуждением от медицинских услуг, хроническим стрессом, что в свою очередь сказывается на общем здоровье женщины.

У женщин, употребляющих наркотики, существует больший риск инфицирования ВИЧ, чем у мужчин не только из-за физиологических особенностей.

Очень часто они вынуждены зарабатывать на наркотик, предоставляя сексуальные услуги и, опять же, становятся жертвами насилия. Для правоохранительных органов женщина, которая употребляет наркотики, так же, зачастую, становится, в силу своей уязвимости, объектом для преследования.

На своем собственном опыте я убедилась, что значит уповать на Бога, оказавшись “по ту сторону забора”, который обнесён колючей проволокой, не имея даже надежды на помощь.

Год своей жизни я провела в Киевском СИЗО №13, в знаменитой Лукьяновской тюрьме. Проблемы со здоровьем у меня начались гораздо раньше, так как мой ВИЧ-позитивный статус был усугублён употреблением тяжёлых наркотиков, а в тюрьме состояние здоровье только ухудшилось.

Первой проверкой на прочность для меня стал абстинентный синдром, который пришлось переносить без всякой медикаментозной помощи, хотя в моём деле было указано, что я состою на учёте у нарколога.

К сожалению, о доступе к программе заместительной терапии в подобных заведениях говорить не приходится. Когда мне стало совсем невмоготу, пришёл очень милый врач-психиатр, который, внимательно выслушав меня, молча протянул четыре таблетки “карбамазепина” (препарат, который назначают эпилептикам).

Я удивлённо заметила, что никогда не страдала эпилепсией, а он ответил с насмешкой: “Да ладно, ешь! Ты же наркоманка, тебе же всё равно, какие таблетки глотать!”.

Шло время, химическую зависимость я перетерпела, но организм был сильно ослаблен, и мне становилось только хуже. На протяжении многих недель температура не опускалась ниже 37,8 – 38 градусов.

Зная о своём статусе, я начала впадать в панику. Пять месяцев я заваливала своими заявлениями терапевта, начальника медчасти СИЗО, начальника СИЗО, его заместителя, пытаясь добиться элементарной сдачи анализов на CD-клетки, которые показывают состояние иммунитета. Реакции не последовало НИ-КА-КОЙ!

У меня начался гнойный мастит, температура поднималась до 40 градусов, и только тогда, меня перевели в больничную камеру медчасти. Оказалось, мне просто повезло: к ним на работу пришёл хирург. До этого, такого специалиста в тюрьме не было полгода.

Хирург вскрыл очаг воспаления, почистил, и на этом лечение, в принципе, закончилось. Местные младшие медработники (фельдшера) отмахивались от меня. Медикаменты (вплоть до обычных бинтов и ваты) передавала моя мама. Мне самой приходилось делать себе уколы и ставить капельницы. О перевязках вообще речи не шло: кому захочется обрабатывать открытую рану ВИЧ-инфицированной?

Ночами я практически не спала. Лежала, смотрела на луну, через решётку на окне и очень отчётливо слышала стук носилок, гул подъезжающей машины и голоса инспекторов, говорящих или об очередном “жмурике”, или о том, кто скоро отправится на тот свет.

За время пребывания под стражей я общалась со многими женщинами, диагнозы которых предполагали безоговорочную инвалидность. Одна из таких женщин, на то время, находилась в СИЗО шестой год, ожидая окончательного приговора суда.

О необходимом лечении и о праве на здоровье, не говоря уже о человеческих условиях жизни, она могла только мечтать. За тот злополучный год в стенах тюрьмы закончились жизни довольно многих женщин, которых я там узнала. Туберкулёз, вирусные гепатиты, в большинстве случаев на фоне ВИЧ-инфекции – основные болезни, от которых они умерли. Меня ждала, скорее всего, та же участь.

К счастью, мне помогла Юлия Дорохова, юрист МБФ “Вертикаль”. Благодаря её усилиям, у меня не только взяли все необходимые анализы, но и госпитализировали в КМКЛ №5, где я смогла получить необходимое лечение.

Не смотря на то, что СИЗО “штурмовали” разнообразными проверками, никаких нарушений прав человека со стороны администрации учреждения выявлено не было. И не будет! Мы с девчонками сидели на железных “шконках” и слушали, как с экрана телевизора очередной важный полковник уверенным голосом сообщал, что согласно законодательству в результате тщательно проведённой проверки, нарушений в СИЗО № 13 не зафиксировано.

Я думала: “Кто же тебе правду-то покажет? Сводили к “малолеткам”, показали учебные классы, спортзал, потом – образцовые камеры тех заключённых, которых оставили на весь срок работать в СИЗО, а дальше – чаепитие, по протоколу!”.

Конечно же, уважаемый проверяющий не был в сырых и душных камерах, рассчитанных на двадцать человек, в которых содержится сорок. Камеры, в которых лежат живые трупы с открытой формой туберкулёза, а потолок весь изъеден чёрным грибком, ему тоже никто не показывал. Всё в норме! Никаких нарушений! Дыры убожества занавесочками прикрыли, прогнивший до основания каркас системы под салфеточками симпатичными спрятали – и картинка получилась вполне сносная! Но это только декорации.

А где же “наивысшие социальные ценности”, “права человека”? Куда подевались?

Права остаются там, на свободе, и каждый, кто попадает под стражу, автоматически лишается их, как только за ним захлопывается тяжёлая железная дверь тюремной камеры.

Мне повезло. Я вышла на свободу раньше, чем окончательно потеряла здоровье. Но я уже никогда не смогу забыть девушек из СИЗО, которым повезло меньше. Олю В., умершую от запущенной пневмонии, Юлю, которая скончалась прямо в столыпинском вагоне, так и не доехав до Тернопольской женской колонии и многих. Им помочь было некому.

Я согласна, что строить гораздо легче, чем перестраивать. Речь не идёт о том, чтобы “до основания всё разрушить, а за тем…”, но пока в нашей стране будет происходить всё вышесказанное, она не имеет права называться независимой.

Хочется верить в то, что совместные усилия небезразличных к этой проблеме людей, сделают наше государство по-настоящему суверенным, а права человека станут не привилегией, а нормой.

Анастасия Коломиец, для УП.Жизнь